В истории каждого дома неизбежно случается множество интересных пересечений людских судеб. Сейчас, когда участников этих событий почти вековой давности не осталось, только сухие бумажные свидетельства, документы , строчки чудом уцелевших писем дают нам возможность соприкоснуться с той ушедшей жизнью. И даже такое прикосновение оставляет щемящее чувство грусти, так как трагическая история нашей страны часто состоит из тяжелых событий, сломанных судеб и людского страдания. И даже в этой жестокой действительности есть примеры людей, которые несмотря ни на что способны сопереживать чужому горю и помогать другим, не щадя себя и преодолевая страх.
Эта история произошла в 1935 году. Именно тогда жительница нашего дома, Надежда Алексеевна Мартьянова, на улице наткнулась на совершенно больную несчастную старушку, оставшуюся без семьи и без крова. Она не смогла пройти мимо и привела ее к себе домой, в небольшую комнату в квартире №73, где жила ее семья, и тут выяснилось, что это внучка великого русского поэта Федора Ивановича Тютчева, Ольга Дмитриевна Дефабр.
Ольга Дмитриевна родилась в 1869 году в Санкт-Петербурге. Её отцом был рано умерший Дмитрий Федорович Тютчев (1841–1870), старший сын знаменитого русского лирического поэта. Он был женат на Ольге Александровне Мельниковой (1830—1913).
Единственная дочь, она получила прекрасное образование, много путешествовала по Европе, в особенности по Италии( оставила путевые заметки). часто и подолгу гостила в Муранове в семье Ивана Федоровича и Ольги Николаевны Тютчевых. Встретившая ее здесь А. Ф. Аксакова (урожденная Тютчева; 1829–1889) в своем письме Д. Ф. Тютчевой отметила, что восемнадцатилетняя племянница «настоящая Тютчева, только без недостатков, по крайней мере, не банальная и не скучная».
В 1896 году Ольга Дмитриевна вышла замуж за морского офицера Константина Ивановича Дефабра (1863–1933). С 1900 молодые обосновались в соседнем с нами доме по Гагаринской 1. Здесь, в квартире 16 пройдут самые счастливые годы их жизни.
Константин Иванович родился в Николаеве 18 марта 1863 года. Службу во флоте начал с 1880 г. В сентябре 1883 года окончил Морское Училище и был произведен в мичманы. Служил на шхуне “Псезуапе”, пароходе “Колхида”, миноносце “Поти”, крейсере 2 ранга “Джигит”, эскадренном броненосце “Двенадцать Апостолов”, эскадренном броненосце “Император Николай I” и др. Участник русско-японской войны и обороны Порт-Артура. Награжден орденами: Св. Станислава 2 степени с мечами (14.03.1904), “За проявленное особое мужество, воинскую доблесть”, Св. Анны 2 степени (1905) и др. В январе 1908 г. назначен на Адмиралтейский судостроительный завод специалистом по артиллерийской части.
После революции остался в России и продолжал службу на Балтийском судостроительном заводе. Был крупным специалистом в области артиллерии, заведующим артиллерийским отделом Адмиралтейского завода в Ленинграде, профессор. Умер от паралича сердца во время допросов в НКВД 17 апреля 1933 г.
Ольга Дмитриевна осталась в уплотненной квартире на Гагаринской одна, без поддержки. Постоянно нуждаясь, она стала предлагать в литературный музей разные реликвии, хранившиеся в ее архиве. В НИОР РГБ в фонде В. Д. Бонч-Бруевича (№369) хранится его переписка с О. Д. Дефабр. Первое письмо Владимира Дмитриевича датировано 9 марта 1933 года, когда начиналось комплектование фондов нынешнего ГЛМ:
«Многоуважаемая Ольга Дмитриевна,
Мне только что сообщила Е. П. Казанович о том, что Вы хотите продать нам Ваш альбом за 100 руб. Высылайте его немедленно…» Подпись: Зам. Пред. Комиссии по устройству Центрального Литературного Музея. Письмо было отправлено по адресу: Ленинград, Гагаринская улица, дом 1, квартира 16.
17 апреля в открытке Ольга Дмитриевна сообщила: «…вчера скончался мой муж и мне деньги особенно нужны».
В ответном послании от 21 апреля содержались слова сочувствия:
«Многоуважаемая Ольга Дмитриевна,
Мне очень грустно было узнать о Вашем несчастьи и я очень хорошо понимаю, что Вам теперь очень нужны деньги, раз муж Ваш скончался». В августе 1933 года у О. Д. Дефабр были приобретены для музея письма-автографы композиторов: Радонежского, Варламова и других, а в сентябре – автографы писателей: Гюго, Дюма, Вяземского и других.
О том , какое отношение у запуганного постоянными чистками населения к осколкам старины в виде документов, архивов было в то время , можно составить представление из письма В. Д. Бонч-Бруевича к наркому просвещения А. С. Бубнову:
«<…> совершенно точно удостоверился, что во время передвижения населения в Ленинграде действительно был ряд случаев сожжения в высшей степени ценных архивов оглупевшими или антисоветски сагитированными людьми. Мною совершенно установлен факт <…>, что какие-то, явно вредительские элементы, пользуясь некоторой суматохой, бывшей в это время в Ленинграде, распускали самые чудовищные и отвратительные слухи, что если у кого найдутся какие-либо документы, доказывающие дворянское происхождение данного лица или хотя бы отдаленную связь со старорежимным бюрократическим миром <…>, то такой человек будет обязательно выслан. Эта наглая ложь, распускаемая повсюду неизвестными антисоветскими агитаторами, возымела свое действие на политически безграмотных и трусливых людей, они поддались панике и жгли документы. Так, мне известно, что были сожжены 36 писем боярина Кикина, казненного еще при Петре I. В одном доме был сварен суп на документах Пугачева из Оренбургского края. Обезумевший старик, более 80-ти лет, сжег более ста писем Петра I и целую корзину документов XVIII века. Вдова или родственница известного нотного издателя Юргенсона, принесшая мне на прием более 20 писем Чайковского, Римского-Корсакова и других наших композиторов, плача и почти рыдая, заявила мне, что она имела глупость, поддавшись панике, сжечь более 500 писем, среди которых было 78 больших писем Чайковского».
Вскоре Ольга Дмитриевна оказалась на улице со всем своим архивом. Помощь пришла неожиданно, причем до этой судьбоносной встречи они с Надеждой Алексеевной Мартьяновой вряд ли были знакомы.
Взяв старушку из “бывших” под свою опеку Мартьянова сильно рисковала. Можно привести нередкие примеры помощи, за которые люди расплачивались своей свободой. Например, в одну из “чисток” был сослан вместе с женой бывший генерал, военный судья Менде Михаил Константинович 76-ти лет, влачивший голодное существование. Семья Ларионовых, оказавшая помощь голодным старикам, была репрессирована. Глава семьи был направлен в концлагерь, а его жена в ссылку. Еще один пример: Мельникова Анфиса Ивановна, полуграмотная, сослана в Потьму на 3 года. Она обвиняется в укрывательстве священника, т.к. приютила больного старика и кормила его. Мельникова пишет, что он из дома не выходил, паспорт имел, «и этим я никому не причинила вреда».
В 1935 году, вскоре после убийства С. М. Кирова (1 декабря 1934 года) «приневскую столицу» захлестнул так называемый кировский поток. «С 27 февраля по 27 марта 1935 г. по решению директивных органов в Ленинграде была проведена операция по изъятию из города и пригородов так называемых “бывших людей” — титулованных и нетитулованных дворян, фабрикантов, торговцев, домовладельцев, офицеров армии и флота, профессоров, чиновников различных министерств, жандармов, полицейских, служителей культа и т.д. Ольгу Дмитриевну Дефабр выслали из Ленинграда в Астрахань за две с половиной недели до начала операции «бывшие люди», чем и объясняется, вероятно, отсутствие у нее в тот момент судимости.
Надежда Алексеевна Мартьянова сразу начинает хлопотать за высланную. Она пишет письмо в Москву на имя всенародной печальницы Екатерины Павловны Пешковой (1876-1965).
Это имя было тогда известно всем осужденным и членам их семей. Созданная ей в 1922 г. организация Помполит (Политический Красный Крест, Помощь политическим заключенным) стала последней инстанцией, в которую писали, когда не осталось никакой надежды как-то облегчить участь осужденных, узнать об их судьбе, получить небольшое денежное вспоможение или верхнюю одежду. Невозможно в двух словах описать ту работу, которую несла на своих плечах эта мужественная женщина. Так как она была первой и единственной законной женой М. Горького, стояла у истоков революционного движения (являлась видным и влиятельным деятелем партии эсеров 1905 г.), пользовалась авторитетом за границей, все свои связи Екатерина Павловна пускала в дело. Была требовательна к себе и сотрудникам, обладала мужским характером, и только это позволяло ей держаться и продолжать пытаться помочь. Какими только замечательными эпитетами не награждали Екатерину Павловну обращающиеся к ней люди! Многие писали Пешковой, что знают, скольким она уже помогла, скольких вызволила из беды, спасла от голода, помогла встретиться, разыскала потерявшихся в тюрьмах и лагерях.
К ней обратилась Надежда Алексеевна Мартьянова. Текст письма приведен в авторской орфографии.
<30 апреля 1935>
«Г<оспо>же Пешковой
От Надежды Алексеевны Мартьяновой,
жительство Ленинград, Гагаринская, 3, кв. 73
Заявление
У меня в комнате проживала Ольга Дмитриевна Дефабр, рожденная внучкой поэта Ф. И. Тютчева, племянница Пушкина, родственница Аксакова и Баратынского, и поныне под Москвой “Мураново”, музей-усадьба ее деда, она дочь старшего его сына Дмитрия. Замужем она была за профессором, который служил 13 лет советской власти, 2 года тому назад умер, и вдова получала пенсию 59 руб<лей> в месяц. Влачила жалкое существование до 34 года. 20 января я взяла эту жалкую старушку, пригрела ее, обобрала вшей и промыла нарывы от грязи. Когда она воскресла духом, то 28 марта 34 года при ОГПУ и фининспекторе отдала свой тайный сейф (по Гагаринской ул<ице>, дом 16(видимо дом 1 кв.16)), в котором оказались расписки по вкладам на хранение, ныне за границей, а также много акций, за которые хлопочет Кредит-бюро, следовательно, отнеслась доверчиво и все отдала. Причем, муж К. И. Дефабр был один из 5-ти революционеров, друг лейтенанта Шмита. 6-го февраля на 7-ое в ночь был произведен обыск и арест г<раждан>ки Ольги Дмитриевны Дефабр, от роду которой 67 лет, через три дня ее выслали в город Астрахань, где уверяли, что она переселяемая, но не ссыльная, на месте же предъявили ей обвинение, т<о> е<сть> статью — нарушение паспортной системы и связь с заграницей. Я обращаюсь к Вам, ища защиты в несправедливости обвинения, как в той, так и в другой статье. Как видите, получая пенсию мужа, ее муж не мог скрыть, кто он, а также при вскрытии сейфа был из ОГПУ т<оварищ> Евзеров, который ей говорил, что “на нее был донос, что она не должна получить паспорт, но мы лучше знаем, кто вы, и, следовательно, дали”, т<о> е<сть> первая статья отпадает; вторая — у старушки есть очень дальняя родственница, которая, жалея участь, высылает 50 франков (из Польши — Габриэль) ежемесячно, и Ольга Дмитриевна почти этим и существует, естественно, открыткой горячо благодарит, где же тут связь с заграницей. Считая, что Ольга Дмитриевна — внучка поэта Тютчева, живя на чужой площади, принося большую материальную помощь валютой, которую получит Россия, и не будучи вообще ни в чем не виноватой перед родиной, может быть, не ссыльная, т<ем> б<олее> ей немного осталось доживать, т<ак> к<ак> она туберкулезная и нервнобольная. В Астрахани же она скоро умрет, это позор, там свирепствует малярия, и дуют сильные ветры, которые несутся с тучами пыли. Пощадите ни в чем не повинную старушку, если уж так она виновата, что муж служил у царя, и, если нельзя ей жить в Ленинграде, то разрешите вернуться хотя на месяц, самой продать свои пожитки, а затем проживать где-нибудь под Крымом, где климат более мягкий, чем Астрахань, хотя бы в Мелитопольском уезде.
Дело находится в архиве под № 450 с какими-то единицами. Знаю я от того, что мне за то, что она жила на моей площади, дали также повестку к выселению, но т<ак> к<ак> я дочь рабочего, повестку разорвали и меня освободили, но дело я знаю, т<ак> к<ак> взяли и мою бонну, которую вернули через полтора месяца. Проживает Ольга Дмитриевна Дефабр: г<ород> Астрахань, Чугунова ул<ица>, д<ом> 3/8. Если разрешите ей вернуться, в чем я не сомневаюсь, и заранее земно кланяюсь, напишите мне, дабы я могла заложить шубку и выехать за старушкой.
Н. Мартьянова.
30/VI-35 г<ода>».
В июне 1935 —Надежда Алексеевна Мартьянова вновь просила помощи у Е. П. Пешковой.
<4 июня 1935>
«Многоуважаемая Екатерина П., извиняюсь, не знаю Вашего отчества. Получив от Вас письмо за № 3953-12, в тот же день сдала с Москов<ского>вокзала спешное письмо за №282, которое было доставлено 15/V в г<ород>Астрахань по адресу Ольге Дмитриевне Дефабр. Пришло 25-го после того, как пришли простые и две телеграммы. Вообще много писем исчезают. Беспокоясь о судьбе посланных из г<орода>Астрахани от О. Д. заявлений, прошу ответить мне, дошло ли письмо, а также какова резолюция. Это не простое любопытство, но мне придется ехать от академика в г<ород>Москву с его поручительством о благонадежности за О. Д. Дефабр, т<ак>к<ак>она его ученица, к Михаилу Ивановичу Калинину. Сейчас она находится в тяжелом состоянии, т<ак>к<ак>живя у рабочего в коридоре в подвале из милости, смотрит за кварт<ирой>и хозяйством, будучи больна туберкулезом, нервной болезнью и имея 67 лет. Беспокою я Вас, боясь, что лето, и Михаил Иванович может уехать на отдых, и придется ждать возвращения, что продлит тяжелую жизнь О. Д. Остаюсь с надеждой и благодарностью.
Н. Мартьянова
4/VI-35 г<ода>»
Из сопоставления вышеприведенных документов возникает следующая последовательность событий. О. Д. Дефабр была выслана из Ленинграда 10 февраля 1935 года. Судимость она получила через месяц, 9 марта, уже в Астрахани. «Пожитки» О. Д. Дефабр оставались в комнате Н. А. Мартьяновой в Ленинграде (Гагаринская улица, дом 3, квартира 73). В марте — апреле 1935 года В.Д.Бонч-Бруевич приобрел для Литературного музея у Н.А.Мартьяновой, опекавшей Ольгу Дмитриевну, следующие мемории: портрет второй жены Ф.И.Тютчева, портрет дочерей поэта, литографии с автографами певцов и композиторов.
Деньги были им высланы Ольге Дмитриевне в Астрахань. Три письма 1937 года из Астрахани Бонч-Бруевичу написаны карандашом на кальке, ибо у Ольги Дмитриевны не было писчей бумаги и чернил. В письме от 8 октября 1937 года она просит Владимира Дмитриевича «быть еще раз ея благодетелем» 31 — узнать о ее пенсии.
27 декабря 1938 года О. Д. Дефабр поздравляет В. Д. Бонч-Бруевича с Новым годом и рассказывает о своем «житье-бытье»: «Если бы не морозы (3-я неделя стоит от –30 до –25) то все было бы хорошо, а против этого и декреты не помогут. Тяжко то что нет дров в Астрах<ани> и в моей комнате вода замерзла и снег по углам. При невральгических болях это прямо трагедия. — Хотя мне и без 5 минут 70 лет, но все же пришлось идти служить, т.к. пенсии выдают фантастически т.е. 3-го Сент. я получила за Июль, след<овательно> надо было должать и когда получается пенсия она вся уходит на уплату долгов. Итак я служу рабочей на производстве, надо сказать оригинальном: на кладбище пишу дощечки для памятников. Дощечки каменные и в них высекаются буквы и закрашиваются. Мне это дело очень по вкусу но увы! до Марта оно прекращается т. к. зимой не ставят памятников».К сожалению, эта история не имела хорошего конца. Высланная как социально опасный элемент, Ольга Дмитриевна никогда не вернулась в родной город. Она умерла от голода холодной зимой 1942 года.
В 1937 году по личному указанию Ежова перестал существовать Политический Красный Крест Е.П. Пешковой, а картотека его была сдана в архив НКВД.
По сведениям из домовой книги 1933-1943 г. Надежда Алексеевна Мартьянова родилась 26 августа 1881 года в г. Санкт-Петербург. Прибыла в наш дом в 1928 году с Елизаветинской улицы д.12. Работала табельщицей на заводе производства хирургических инструментов “Красногвардеец” (Аптекарский пр. 7), потом домохозяйка. С ней в квартире 73 проживал ее муж , Мартьянов Александр Александрович (8 апреля 1877 г. рожд), старший бухгалтер Базы (Аптекарский пр. 7), далее кассир артели инвалидов (Мал. Охта, Уткин пр. 8) и сын, Алексей Мартьянов, 1910 г. рождения. По данным домовой книги, в мае 1941 маленький Алексей Мартьянов выехал на отдых с Мартьяновой Ниной Ивановной ( видимо, бабушкой). 9 февраля Александр Александрович Мартьянов умер. Надежда Алексеевна была эвакуирована только 11 марта 1942 года. Ее дальнейшая судьба неизвестна.
Очень рекомендуется к прочтению «Дорогая Екатерина Павловна…» Письма женщин и детей. Письма в их защиту. 1920–1936. По документам фондов: «Московский Политический Красный Крест», «Е.П.Пешкова. Помощь политическим заключенным»